Акихиро Мива начинал официантом в гей-баре, был барменом и сутенером, а в 1952 году в семнадцать лет дебютировал как исполнитель шансонов. Его кумиром была Эдит Пиаф. Мива также играл в драматическом театре, в частности, в пьесах Судзи Тераямы, выступал с концертами в Париже. Его автобиография, впервые опубликованная в 1968 году с предисловием его близкого друга Юкио Мисимы, сейчас вышла четвертым изданием. На киноэкране Мива впервые появился 1957 году, но, несмотря на свою популярность, снимался очень редко. В конце 1960-х он сыграл в двух картинах классика японского жанрового кино Киндзи Фукасаку — "Черная ящерица" /Kurotokage/ и "Особняк черной розы" /Kuro bara no yakat/. Его голос звучит в японских версиях мультфильмов Хаяо Миядзаки "Принцесса Мононоке" и "Ходячий замок".!
Из интервью (попячено с Артхауса):
ВОПРОС: В 10 лет вы находились в Нагасаки, когда на город сбросили атомную бомбу. Это оказало большое влияние на вашу жизнь?
МИВА: Разумеется. Я словно увидел ад. Я потерял многих друзей и знакомых. У меня не было келоидных рубцов, но у меня выпали волосы, и я страдал головокружением от анемии. Я долго страдал от различных побочных эффектов. И это изменило мой взгляд на мир. Это было важное событие, но самым важным было для меня то, что происходило со мной в возрасте от года до десяти. Именно это сделало меня таким, какой я есть, и бомбардировка является частью этого жизненного опыта.
читать дальше
ВОПРОС: Вы выросли рядом с районом красных фонарей в Нагасаки, где у ваших родителей был бизнес.
МИВА: Да. У них было кафе, традиционный японский ресторан и общественные бани. В соседнем доме находился театр, через дорогу — магазин грампластинок, а рядом антикварная лавка. По всему району были бары и клубы.
ВОПРОС: То, что вы росли там, стимулировало ваш интерес к музыке и театру?
МИВА: Да. Я начал бывать в театре с тех пор, как помню себя. Я смотрел фильмы, спектакли, посещал концерты. В магазине пластинок я слышал самую разную музыку. А в лавке антиквара были произведения искусства со всего света, восточные и западные. Я начал изучать японскую живопись уже в начальной школе. Одно время я хотел стать художником.
ВОПРОС: Вы жили в уникальном окружении, да?
МИВА: Я видел самых разных людей. Служанка часто держала меня на руках, когда сидела за кассой в наших банях. Я видел, как люди раздеваются и как они выглядят голыми...
ВОПРОС: Вы видели людей без одежды.
МИВА: Да. Я видел дряблые тела богачей, когда они разделись, и видел великолепные тела тех, кто снимал с себя самую ужасную одежду. Так что я знал, что одежда — полный обман. А в кафе я наблюдал, как мужчины и женщины играют в любовные игры, ссорятся, спорят. Когда люди пьют, вы видите их истинную природу, и люди влиятельные оказывались на поверку очень грубыми. Я видел всё это в очень раннем возрасте, и это сделало меня тем, кто я есть. Это было фоном, на который наложилась бомбардировка.
ВОПРОС: Вы не погибли, потому что были в гостях у дедушки и бабушки.
МИВА: Судьбу трудно понять. Я вполне мог умереть в тот день. После того, как смерть прошла совсем рядом, очень легко жить так свободно, как хочешь. Я знал, что такое смерть. Мама умерла, когда мне было два года, и я часто видел, как нищие проститутки умирали от легочных болезней. Уже тогда я осознал мимолетность жизни. Бомба просто это подтвердила. Я начал понимать истинный смысл войны.
ВОПРОС: Что вы имеете в виду?
МИВА: Слово "война" — красивый эвфемизм, используемый для оправдания массовых убийств и разрушений. Нам не нужны эвфемизмы. Мы не должны говорить "Первая мировая война", надо называть ее "Первое мировое массовое убийство". Слово "солдат" надо заменить словом "убийца", "вооружения" надо называть "орудиями убийства". Почему когда оружие использовал отдельный человек, его называют "орудием убийства", а когда его использовала страна, это называют "оборонительными вооружениями"? Это нелепо. И если мы не перестанем употреблять эвфемизмы, значит, мы сами — часть заговора.
ВОПРОС: Вы считаете, что атомная бомбардировка и поражение Японии помогли вам более реалистично смотреть на жизнь?
МИВА: Да, потому что после 15 августа — дня капитуляции, все, чему нас учили до того, вдруг изменилось. Раньше нас заставляли выучить всех императоров и запомнить наизусть Императорский указ об образовании. Если мы делали одну ошибку, учитель бил нас. Когда мы вернулись в школу после поражения, нам сказали, что все, чему нас научили ранее, было неправильно; нам пришлось зачеркивать чернилами страницы в учебниках. Когда неожиданно видишь, как все твои ценности и взгляды меняются, то начинаешь не доверять всему, что не можешь увидеть своими глазами, пощупать и удостовериться сам. Именно тогда я начал принимать самостоятельные решения, а не выполнять чужие. /.../ Я видел много событий и много людей — трагедию, комедию. Я видел, как могущественные люди совали руки официанткам под юбки и выливали пиво им на головы. Так что я с детства не очень верил в авторитеты и власть. Я видел, как эти люди, по ночам, распускавшие руки, днем на публике вели себя очень пристойно.
ВОПРОС: В Нагасаки было что-нибудь еще уникальное?
МИВА: Это был очень космополитичный город. В школе не имело значения, японец ты, китаец или кореец. Не забывайте, у Нагасаки было 450-летняя история общения с иностранцами. Уже с эпохи Токугава торговцы платили сёгунату, чтобы их оставили в покое и разрешили им самим управлять городом. Для городов, которые живут торговлей с заграницей, характерна известная свобода. И я думаю, эта свобода является и частью меня самого.
ВОПРОС: Вы жили там до 16 лет. Вы почувствовали большую разницу, когда приехали в Токио, чтобы поступать в музыкальную школу?
МИВА: Токио показался мне очень провинциальным. Когда я впервые встретился с Юкио Мисимой, на мне была надета рубашка — традиционный предмет русской одежды. Мисима сказал мне: "Так вот что считается "современным" в деревне". Я ответил: "О чем ты говоришь? Люди из Эдо всегда приезжали в Нагасаки изучать западную культуру". А в Нагасаки западная культура приходила из самого большого в Азии тех лет международного центра — Шанхая. На месте Токио когда-то были пустые поля. Так что я ему выдал по полной: "О чем ты говоришь, токийская деревенщина?!"
ВОПРОС: Как отреагировал Мисима?
МИВА: Он потерял дар речи. Я тоже был поражен дискриминацией, с которой столкнулся в Токио. Когда я работал на полставки в гей-баре, то слышал, как люди употребляли слова "танкоро" ("китаёза") или "тосенпи" (уничижительное название корейцев). Я говорил им: "Вы, ребята, ничего не знаете. Ведь все мы — смесь китайцев и корейцев. Буддизм, иероглифы, даже способ изготовления ткани для кимоно — все пришло с континента. Если вы принижаете их, вы принижаете своих предков!"
ВОПРОС: Вы говорили, что любили музыку с раннего детства.
МИВА: У меня было красивое сопрано. Я даже брал частные уроки, так как собирался стать классическим певцом. Но после того, как голос изменился и я начал изучать в школе французский, я начал петь песни просто для удовольствия.
ВОПРОС: Я слышал, вы были очень популярны среди старших мальчиков в школе.
МИВА: Да, они называли меня "симпатичным" или "красивым". Я получал очень много предложений.
ВОПРОС: Когда вы поняли, что вы — гей?
МИВА: Когда был довольно маленьким. В отцовском кафе я заходил в комнаты, где отдыхали официантки и официанты. Официантки занимались только тем, что поливали грязью клиентов и своих коллег. Но, вернувшись в кафе, они были сама любезность. В комнате официантов было совсем не так. В то время многие молодые люди хотели стать писателями или художниками, поэтому они много говорили о литературе и кино. Я был маленький, не все понимал, но среди них чувствовал себя очень комфортно. Официантки жили в очень реальном мире, парни были намного более романтичными.
ВОПРОС: Вы увидели женщин с плохой стороны, когда были маленьким?
МИВА: Да. Их окружали красивые вещи, но у них не было мечты. По их комнате были разбросаны косметика и одежда. В комнате официантов тоже был беспорядок, но там валялись книги и тюбики с краской. Меня это привлекало намного сильнее.
ВОПРОС: Я видел вашу школьную фотографию, сделанную, когда вы начали учиться в старших классах. От нее у меня перехватило дыхание. Именно в это время у вас был первый сексуальный опыт?
МИВА: Да. Со школьником, который был на пять лет старше. Я многое узнал от него о западном и японском искусстве и литературе.
ВОПРОС: В Нагасаки не было сексуальных предрассудков?
МИВА: Да. Я мог ходить со школьниками старше меня, взявшись за руки, и люди просто говорили: "Какая прелесть". Вот почему я никогда не думал, что в гомосексуализме есть что-то дурное. Но когда я приехал в Токио, меня называли "извращенцем" и "педрилой". Я был в шоке! Куда я попал? В Токио я не мог найти ничего, что стимулировало бы мой интеллект. Понимаете, я изучал японскую живопись, поэтому я многое знал об истории Японии. Я знал, что гомосексуализм считался нормой очень долго — сотни лет от эпохи гражданских войн до реставрации Мэйдзи в середине 19 века. И даже позднее — в некоторых школах. Ясунари Кавабата написал о своей любви к однокласснику, помните? Я много читал, так что это казалось мне вполне естественным.
ВОПРОС: Значит, вы впервые испытали на себе дискриминацию в Токио?
МИВА: Да. Мне впервые сказали: то, что я считал естественным поведением, таковым не является. На самом деле, движение против гомосексуализма было частью милитаризации Японии. Поскольку гомосексуализм не выращивает пушечное мясо, он ненавистен властям. То же самое с христианской Библией. Нации с большим населением были всегда сильнее, поэтому они запрещали все, что могло бы уменьшить население. Эта стало религиозной догмой, и многие гомосексуалисты страдают, считая себя грешниками. По-моему, это нелепо.
ВОПРОС: Как вы боролись с предрассудками?
МИВА: Я говорил: "А сами вы кто? Что делает вас совершенными? Какие у вас особые таланты?". Те, кто критикует других, считают, что имеют на это право. Но у них ничего нет. Я шел в контратаку. Я всегда говорил тем, кто подвергался дискриминации, что их хулители глупы, но жертвы тоже несут ответственность. Если не хочешь, чтобы на тебя нападали, давай сдачи.
ВОПРОС: Похоже, вы не страдает комплексом неполноценности.
МИВА: Совершенно не страдаю. Никто не должен страдать комплексом неполноценности. Не бывает людей на 100 процентов хороших или на 100 процентов плохих.
ВОПРОС: Ваше беззаботное детство завершилось банкротством семьи. Тогда вы уехали в Токио и жили очень бедно. Вы когда-нибудь теряли уверенность в себе?
МИВА: Я ночевал в подземных коридорах вокзала Синдзуки, потому что у меня не было ни гроша. От голода у меня кружилась голова, я едва не умер. Но я всегда стремился двигаться вперед. Когда Чаплина спросили, какой из его фильмов лучший, он ответил: "Следующий". Это обо мне. Я всегда думал, что дальше будет лучше. Я всегда мыслил позитивно, а не негативно.
ВОПРОС: Вы познакомились с Мисимой, когда вам было 16 и вы работали в кофейне для "красивых мальчиков".
МИВА: Он пришел "изучать материал". Он был модным писателем, все виляли перед ним хвостом. Но я никогда не преклонялся перед властью и авторитетами. Так что, когда он позвал меня, чтобы я сел рядом с ним, я только пожал плечами. Он спросил: "Хочешь что-нибудь выпить?". Я ответил: "Нет, спасибо. Я не гейша". Он сказал: "Ты не очень-то симпатичный", а я ответил: "Мне не надо быть симпатичным, я красивый". Он потерял дар речи.
ВОПРОС: Каково было ваше первое впечатление от него?
МИВА: У него было очень бледное лицо. Он был очень напряжен. Словно его нервы торчали на пару метров из головы, словно из его черепа выходили молниеотводы. Меня не интересовали мужчины такого типа.
ВОПРОС: Но потом вы стали очень близки.
МИВА: Думаю, я стал для него олицетворением культурного шока. В то время он соответствовал всем параметрам, необходимым, чтобы его называли гением. И в литературном мире он вел себя очень умно, знал все уголки, все ходы и выходы. Но в частной жизни он был неискушенным.
ВОПРОС: Это было следствием его воспитания?
МИВА: О, да. Он должен был последовать по бюрократическому пути своих родителей: после элитной школы поступить в Императорский университет, а потом на работу в Министерство финансов. Он был мягким человеком, поэтому не мог сказать родителям "нет". Внутри него происходила чудовищная битва воль: желания родителей против его собственных. Думаю, именно я дал ему толчок и заставил его взять на себя ответственность за свои убеждения. Его мать была в ярости. Она обвиняла меня в том, что я сделал его таким, каким он был.
ВОПРОС: Таких людей, как вы, он никогда раньше не встречал?
МИВА: Уверен, он знал, что, такие как, я существуют, но впервые встретил такого. Думаю, для него эта была встреча с инопланетянином. Он всегда вел очень пассивную жизнь, а я очень активную — жизнь, которую я выбрал для себя. Уверен, он завидовал тому, что кто-то мог делать это с 16 лет. Он всегда носил костюм и галстук, просто потому что от него этого ожидали. А я носил все, что захочу. Под моим влиянием он стал носить джинсы и кожаные куртки, начал заниматься боксом, начал делать то, что хочет.
ВОПРОС: Заниматься культуризмом он тоже начал под вашим влиянием?
МИВА: Нет, он начал строить свою жизнь на основе картин, изображавших мученичество святого Себастьяна. И мускулистое тело было необходимо для жизни, которую он хотел вести.
ВОПРОС: Что вы думаете о его восхищении мученичеством?
МИВА: В молодости я видел картину с изображением святого Себастьяна, но никогда не считал, что кровь может быть красивой. Мученичество — полная чушь! Что, после твоей смерти расцветут цветы? Так я говорил Мисиме. Но он верил в чистоту юных мучеников.
ВОПРОС: Что вы думаете о фильме Пола Шредера "Мисима"?
МИВА: Меня приглашали сняться в нем, но я отказался. Шредер приехал ко мне и беседовал со мной. Я рассказал ему кое-что из того, что знаю, и он сказал, что узнал многое, о чем не имел представления. Но лучше пусть Мисима останется загадкой. Полагаю, Шредер сделал все, что было в его силах...
ВОПРОС: Что означает для вас факт существования Мисимы?
МИВА: Он был хорошим другом. Не любовником. Я никогда не испытывал к нему подобных чувств. Но он был так чист, что я его жалел. Порой люди должны страдать, чтобы выработать характер. Это урок, о котором следует не забывать молодежи и в наши дни.
ВОПРОС: Через пять лет после своего дебюта вы произвели фурор шансоном под названием "Meke Meke". Потому, еще через пять лет, вы написали шансон для рабочего класса под названием "Yoi Tomake no Uta". Я был поражен переменой.
МИВА: Но я нисколько не изменился!!! Шансоны первоначально были просто народными песнями о печали, любви и гневе, которые были популярны после Французской революции. В Японии из шансона было удалено все связанное с реальностью, и шансон стал очень утонченным жанром. Но я хотел вернуть его обратно народу, поэтому я пел очень грубые слова "Meke Meke".
ВОПРОС: И вы подверглись критике.
МИВА: "Утонченным" критикам не нравилось, как я демистифицировал шансон и вернул его к земной реальности. Но это был мой способ борьбы с ними. Я носил вычурную женскую одежду, поэтому они называли меня "девкой". В то время я пытался заявить, что выступаю против милитаризма и войны. Я хотел возродить эстетическое чувство, которому было 2000 лет и которое породило ар деко эпохи Сёва. Чувство, которое было уничтожено военщиной. Но СМИ игнорировали то, что я хотел сказать. Они считали, что я просто выпендриваюсь. Меня поддерживали только такие люди как Мисима.
ВОПРОС: Ваша жизнь всегда была отдана борьбе с общественными нравами. Фактически вы были первым, кто открыто признал, что он гомосексуалист, не так ли?
МИВА: Я видел множество людей, умиравших при печальных обстоятельствах, страдавших от дискриминации гомосексуалистов. Я решил: если стану знаменитым, что во весь голос скажу, что я — гомосексуалист. Обычно люди собираются для этого в организации, но я терпеть не могу групповые действия. Я просто сделал это сам. Многие, в том числе и женщины, поддержали меня в том, что я сделал.
ВОПРОС: С тех пор прошло несколько десятилетий. Отношение к геям сильно изменилось, это правда?
МИВА: Не то слово! Сегодня молодые люди вырастают под песни Дэвида Боуи и Боя Джорджа, в атмосфере популярности транссексуалов. Для нынешней молодежи терпимость к гомосексуалистам совершенно естественна. Раньше меня называли педрилой и извращенцем, но сегодня молодые ребята по телевизору, не колеблясь, говорят, что я им нравлюсь. Они не видят во мне ни мужчину, ни женщину, они видят Акихиро Миву. В этом смысле Япония — самая прогрессивная страна на свете.
www.youtube.com/watch?v=2PU-HhcSiP0&feature=rel...
Сайт Мивы: www.o-miwa.co.jp/